Путям выхода из сложных ситуаций на Северном Кавказе и была посвящена встреча президента России с правозащитниками. Пересказывать ее содержание вряд ли имеет смысл, однако, зафиксировать наиболее существенные итоги необходимо. Правозащитники смогли высказать свои позиции президенту максимально откровенно и при этом найти понимание с его стороны. Медведев пообещал запротоколировать все выступления и вывесить их на сайте главы государства. Он также заявил о необходимости опубликовать отчет о совместной работе. Кроме того, Медведев подчеркнул, что без координации с правозащитниками эффективная государственная политика РФ на Северном Кавказе невозможна.

Таким образом, государство и правозащитники попытались сделать шаг навстречу друг другу. И это отрадный факт, поскольку долгие годы и представители власти, и защитники прав человека убеждали нас в том, что диалог между ними весьма проблематичен. Между тем, правозащитники своей деятельностью способствовали укреплению государственности на Северном Кавказе. На первый взгляд, данное утверждение выглядит далеким от истины. Многим памятно поведение Сергея Ковалева (на тот момент Уполномоченного по правам человека) в период первой военной кампании в Чечне в 1994-1996 гг. В самом деле, то, что главный российский правозащитник фактически поддержал политическую позицию чеченских сепаратистов (а не только, например, права мирного населения Чечни), нанесло сильнейший удар по идеям и практике защиты прав человека и гражданина. С этого времени понятие правозащитник стало ассоциироваться с понятием "адвокат Джохара Дудаева, боевиков и террористов". Однако все дело в том, что помимо раскрученной в СМИ позиции Ковалева существовало много других фактов, оставшихся в тени, но от этого имеющих не меньшее значение.

Например, информация о нарушениях прав русскоязычного населения в Чечне во времена Дудаева и Масхадова тщательно собиралась и исследовалась российскими правозащитниками. То же самое происходило в Ингушетии и в Дагестане. Потом на эту информацию ссылались в своих отчетах даже представители различных госструктур, не всегда указывая авторство. Спору нет, некий перекос в сторону защиты прав этнических меньшинств в правозащитной деятельности был. Это признают и сами российские правозащитники. Несколько лет назад в одном из интервью Лидия Графова, председатель Форума переселенческих организаций (влиятельной российской правозащитной структуры, с 1990 года занимающейся проблемами беженцев и временно перемещенных лиц), сделала весьма непростое признание: "Мы виноваты перед русскими беженцами из Чечни. Мы – это в целом правозащитное движение. Именно с нашей подачи общественное сострадание замкнулось только на чеченцев. Это, наверное, заскок демократии – поддерживать меньшинство даже ценой дискриминации большинства... И я должна признаться – мы искренне считали, что должны отдавать предпочтение им перед русскими. Потому что чувствовали перед ними историческую вину за депортацию. Большинство правозащитников до сих пор придерживается этого мнения. Лично у меня постепенно чувство вины перед русскими перевесило".

Однако и позиция Графовой – далеко не единственное мнение среди представителей российского правозащитного движения. Многие из них стремятся не делить людей на "большинство" и "меньшинство", а говорить о равных правах и о равной же гражданской ответственности. Кстати сказать, многие правозащитники, говорившие и писавшие о нарушениях прав чеченцев и ингушей, не единожды подтверждали свою приверженность принципам территориальной целостности России, не раз осуждая при этом методы борьбы "ичкерийцев".

 

Последний факт очень важно отметить, сравнивая правозащитную практику внутри России с практикой в государствах Южного Кавказа. В Армении и Азербайджане мы имеем дело с "этнической правозащитой", когда объектами заботы становятся представители своей этнической общности. Азербайджанские правозащитники много говорят о проблеме беженцев и временно перемещенных лиц, но не вообще о жертвах карабахского конфликта, а о беженцах-азербайджанцах. Армянская сторона воспроизводит тот же самый подход, но только с прямо противоположными приоритетами. Ввод грузинских войск в Абхазию в августе 1992 года не вызвал массовых протестов в среде грузинских интеллектуалов. Не получили должной оценки и жесткие методы войск Госсовета Грузии при взятии Сухуми. Грузинские правозащитники с охотой и помногу говорят о вынужденных переселенцах-грузинах из Абхазии, но не слишком расположены к тому, чтобы отстаивать права беженцев-осетин из внутренних областей Грузии.

Между тем, именно такой этноправозащитный подход способствовал тому, чтобы абхазы и осетины не считают Грузию своей родиной. То же самое можно сказать и о восприятии Азербайджана карабахскими армянами. В этом плане Россия продемонстрировала гораздо более высокий уровень. Отечественные правозащитники смогли преодолеть "голос крови" и поставить правовые принципы выше кровнородственных схем. Не поддерживая идеи сецессии Чечни, многие защитники прав человека фактически боролись за то, чтобы любые силовые действия российского государства были поставлены в жесткие правовые рамки. Нередко они боролись с "перегибами", и, будучи не в состоянии внятно артикулировать и защитить собственные позиции, получали ярлык пособников боевиков.

При этом позиция большинства правозащитников заключалась в том, что чеченцы или ингуши являются такими же российскими гражданами, как жители Москвы или Рязани. Гражданами, на которых должно распространяться российское законодательство со всеми предоставляемыми им правами, но также и обязанностями. Эта позиция, даже помимо воли защитников прав человека, объективно работала на интеграцию Чечни и всего Северного Кавказа в общероссийский социум. И в этом состоит их важная заслуга, которую еще предстоит оценить.